Анна Каренина, самка - Страница 42

– Ах! – пронеслось общее эхо над стадионом.

– Ах!!! – с той же амплитудой издала пронзительный звук самка Анна. Ее сознание вновь померкло: она представила, что тело Вронского сей же час перестанет функционировать, все реакции в нем остановятся, и метаболизм полностью прекратится. Туловище самки покачнулось сначала влево, потом вправо и начало заваливаться на брачного самца.

– Анна! Анна! – самец остановил маятниковое качание ее тела и поднес к носу брачной партнерши специальную соль с резким запахом.

Изображение стало более резким, качания прекратились, и Анна, поднеся оптический прибор к лицевой части головы, увидела, как Вронский, покачиваясь, идет на стартовую позицию.

– Он убьется!

Каренин не издал ни звука ртом, только в глубинах его живота что-то сперва прогудело, а потом забулькало. Но на это он повлиять никак не мог, хотя данный звук был, конечно, совершенно не к месту.

Вронский же некоторое время стоял на стартовой линии, после чего его грудная клетка расширилась, впустив внутрь увеличенную порцию воздуха. И он снова заработал мышцами нижних конечностей, чтобы как можно быстрее донести организм до спортивного снаряда.

Теперь он прыгнул слишком высоко. Его организм, описав параболу, на большой скорости опустился вниз, на коня и остался на нем, словно прилипнув от удара. Несколько секунд Вронский недвижно сидел на снаряде перед замершими зрителями, после чего мягко осел и вновь притянулся к планете.

Уже привыкший стадион промолчал.

– Ах!!! – столь же пронзительно исторгла Анна, и этот вопль прокатился по всему молчащему стадиону.

Изображение вновь схлопнулось, словно сгорел блок развертки, звуки погасли, и тело Анны с потухшим мозгом снова начало заваливаться на брачного самца.

– Анна! Ты ведешь себя просто неприлично! – раздраженно заметил тот. Но Анна ничего не отвечала: она слишком испугалась за целостность Вронского, поскольку зависела от этого самца ничуть не менее, чем от пузырька морфия в своем ридикюле.

– Блистательно! Браво! – Каренин с помощью ног быстро перемещал свое тело туда-сюда. Анна сидела перед ним на деревянной станине с особыми опорами для передних конечностей. Ее манипуляторы были бледны и дрожали. Самка прикрыла кожными складками органы зрения, чтобы не видеть бегающего старого самца. – Теперь ни у кого не останется никаких сомнений в том, что вы любовники! Прекрасно!

Анна не произвела звук.

– Ты вела себя просто вызывающе! Я понимаю, что подобные эксцессы случаются почти в каждой столичной семье… Да что там в столичной! В любом Тамбове, в любой стране со времен Древнего Рима супруги время от времени изменяют друг другу, но все это делается в рамках приличий, Анна. Я ведь уже имел с тобой разговор об этом!

Звук не шел от Анны.

– Я предупреждал, что буду вынужден дать тебе развод, и ты никогда не увидишь сына!

Организм Анны был тих, но ее органы зрения начали выделять оксид водорода. Каренин остановился:

– Ну вот. Ну вот… К чему эти слезы, если нынче ты не могла держать себя в руках?.. Анна! Анна, я иногда думаю, может быть, я в чем-то виноват перед тобой? Ты, в конце концов, молодая здоровая женщина. Возможно, я не уделяю тебе достаточно внимания в смысле супружеском. Но ведь и я уже не мальчик, мне…

Каренин хотел сказать, что ему сил едва хватает на проституток, но сказал иначе:

– …мне больно видеть, как ты страдаешь. Давай уедем подальше от всего этого на пару недель или хотя бы дней. Уедем от этих проблем. Помнишь, я звал тебя в Гельсингфорс? Я знаю там прекрасный ресторанчик, чудеснейшая оленина! А как они делают семгу, ты не представляешь!

– Какую семгу, бог мой, о чем ты говоришь!

– Ну, не хочешь семгу, можно заказать расстегаи. Они, правда, тоже с семгой, но… Можно, в конце концов, заказать межвежатину. А пока мы будем там гулять, здесь все уляжется, забудется…

– Господи! Что уляжется, что забудется? Я люблю его!

– Неважно, Аня. Забудется этот ужасный скандал.

– Для тебя важнее скандал, чем я! Для тебя все они важнее, чем я! Ты меня совсем не любишь! – неожиданно для самой себя заключила Анна и удивилась своей фразе не меньше, чем растерявшийся Каренин.

– Ну почему не люблю?.. То есть я хотел сказать… Э-э… В смысле… Аня, я понимаю твою тягу к этому… к этому человеку. Он молод. Но возможно, есть выход, который тебя удовлетворит. А прочитал тут в «Ниве», что один питерский профессор решает эту проблему. Я имею в виду проблему половой активности и старости. Оказывается, Иван Арнольдович его хорошо знает, и если я обращусь к профессору по протекции Борменталя…

– Я не понимаю.

– И не надо. Не хватало тебе еще разбираться в медицине! Я сам не очень в курсе, но Иван Арнольдович сказал, что этот профессор якобы пересаживает пациентам яичники обезьян. И это придает человеку вторую молодость. После операции мы могли бы…

– Обезьян?

– Ну да. Молодых обезьян. Понимаешь, если верить Дарвину…

– Подожди, – Анна встала и прошлась, обхватив голову передними конечностями. – Подожди. Ты хочешь сказать, что ты будешь наполовину человеком, а наполовину обезьяной?

– Ну почему наполовину? Почему же наполовину, Анна! Если взять по весу, то менее чем на процент, наверное.

– Прекрати! Прекрати немедленно! Я не хочу жить ни с какой обезьяной!

– Да какая тебе разница! – Каренин всплеснул руками. – Если верить Дарвину…

– Ах, оставь! Я не желанию ничего слушать! Мне не нужно… Я не могу поверить, что ты всерьез говоришь такое!